Хватий
  Наверняка отрезанные ломти бутерброда возбуждали отношения Хватия и Фелицы. Она надевала свое черное вечернее декольте и смотрела, как в окне мелкие капли дождя завязывали галстуки на черных ветках ноябрьского тополя. Сзади подходил Хватий, жующий бутерброд, и хватал ее за ягодицы – правой рукой за левую, а левой за правую.
- Ой, Хватий, - говорила она, - я так и знала, что ты опять будешь меня пугать. У нас ведь старая квартира - сталинка, построенная в 1947 году.
- Нет, - говорил Хватий – салями в бутерброде из холодильника должно быть нарезано ломтиками по 3 миллиметра, а штангеля нет.
Оба влюбленных засмеялись, глядя друг на друга. Она могли так просмеяться всю ночь напролет, потому что знали, что вскоре будет приглашен Милиционер, который наловил за ночь многих автомобилистов со штрафами. Милиционер был действительно частным гостем в их доме посреди песчаной степи. Многоэтажный дом Хватия и Фелицы был пуст, но соседи часто жаловались, потому что в сталинках часто живут вредные старушки, пишущие кляузы.
Фелица по-прежнему смеялась в лицо Хватия. Тот не успевал дожевать бутерброд, как обычно, и крошки с измельченными кусочками шпика от салями вылетали из его смеющегося рта и застревали в волосах Фелицы. Свет погас. От стен отражались звуковые волны смеха.
- Смотри, Хватий! – вдруг перестала смяться Фелица и указала на балкон – Вот они автомобилисты, которых оштрафовал милиционер. Он наверно близок.
На балконе в темноте толпились автомобилисты и через стекло пытались всмотреться в комнату. Некоторые примыкали лицами к стеклу так близко, что их носы расплющивались, ноздри расширялись и напоминали образы заслуженного визжащего животноводческого наследия. Другие автомобилисты, которые не были удостоены уткнуться лицом в стекло, просто стояли у самого края перил балкона и радовались тому, что им удалось забраться по деревьям на этаж Хватия и Фелицы.
Из темноты вышла фигура Милиционера.
- Опять порядочек нарушаем, Хватий! – и немедленно надел наручник на запястье Хватия, а другой наручник накинул на телевизионную антенну. - Что ж, посмотри, какие новости про тебя показывают сегодня.
Милиционер включил телевизор, в экране которого шел репортаж о том, как несколько автомобилистов пойманных Милиционером жаловались, что прием телеканалов в их квартирах очень плохой из-за того, что на Хватия пока что не надеты наручники, и он не прикован ими к телевизионной антенне. Фелица, что есть сил, пыталась сдержать слезы, но вид ликующих автомобилистов вынуждал ее смириться с той мыслью, что одна рука Хватия больше никогда не сможет дотронуться до ее правой прелести – то есть левая рука, но правой он мог брать бутерброды.
- Милиционер! Ведь это из-за того всё, что наш дом построен в 1947-м году? – спросила Фелица.
- Да! – безапеляционно сказал Милиционер – Понимаете, многие, в том числе все автомобилисты ждут многого от тех, кто живет в сталинках. Хватий один из тех, от кого телеприем зависит. Наручники на нем это знак свобод и не важно, что ваш дом сталинка. Потолки как я вижу три двадцать у вас? Да это очередной раз подтвердило мои суждения.
Фелица пыталась аргументировать, но Милиционер ушел в себя и молча сидел в кресле, досматривая репортаж, то и дело пытаясь разглядеть в экране особенные черты отягощающего приговора Хватия. Хватий стоял молча. Его любовь к Фелице вынудила его жить в этом многоэтажном доме в степи и смотреть на ноябрь и одинокое дерево, пусть даже в наручниках и прикованным к телевизионной антенне. Он не любил спорить, когда к ним приходил Милиционер.
Распахнулось окно, и в комнату начали входить автомобилисты.
- А, заходите! – сказал Милиционер – Видите, что телеприем стал лучше!
- Видим! – в один голос сказали они.- Но нам теперь нужны томики Дюма.
- Берите! – сказала Фелица.
Автомобилисты разбирали книги из книжной полки библиотеки Хватия и Фелицы. Затем они уселись на пол, и каждый при свете телевизора начал вслух читать свой томик Дюма. Милиционер хотел сказать им, чтобы они читали тише, но он был им предан и позволял им читать всегда.
Фелица упорхнула на кухню за бутербродами – она подумала, что все голодны и через некоторое время вернулась с едой.
- Угощайтесь! Читайте и угощайтесь! В степи мало квартир, где кормят. Вас ведь поймал Милиционер и показал в своем репортаже, поэтому надо подкрепиться.
- Не смей! – сказал Хватий.
- Почему? Ведь у тебя только одна рука прикована к телевизионной антенне, и ты сможешь тоже съесть бутерброд как автомобилисты и Милиционер.
- Нет! – сказал Хватий - Я потом не смогу подойти к тебе сзади, схватить тебя правой рукой за левую ягодицу, а правой за левую - я прикован!
- А он ведь прав! – засуетился Милиционер – В сталинках 1947 года не должно осуществляться равнодушие, и автомобилисты меня поймут тоже.
- Да! – сказали автомобилисты – Хватий не должен чувствовать себя отчужденно, когда мы читаем Дюма и едим. Поэтому, Фелица, как нас не проси, но мы должны уйти.
Автомобилисты молча поднимались со своих мест и один за другим уходили в балконную дверь и исчезали во мгле ночи, моросящего дождя и ноябрьской степи.
- Пора мне – рыдая, сказал Милиционер, тронутый благодушием Хватия и Фелицы. - Не могу больше терзаться. Вы мне только скажите, они Дюма дочитали до конца? – он жалобно смотрел на Хватия и Фелицу.
- Да! твои автомобилисты дочитали всё – утвердительно покачали головами Хватий и Фелица. Сняв наручники с Хватия, Милиционер удалился. За дверями были слышны шаги и рыдания.
Фелица достала из своего декольте бутерброд и протянула Хватию.
- На, съешь. Я не отдала его автомобилистам. Я берегла его для тебя. А потом я развернусь, и ты схватишь снова меня за правую ягодицу левой рукой – и правой за левую.
- Хорошо – сказал Хватий – Ведь мы же живем в сталинке 1947 года, любимая.